На берегу Черкессии .
Все вокруг накрыла теплая сентябрьская ночь. Только море слабо плескалось о деревянный борт судна, больше никаких звуков. Огромный звездный купол словно затягивал в себя. Я пьяный стоял на палубе и вспоминал мои три студенческих года в далекой Казани. Иногда с небес срывались метеоры, но я не успевал загадывать желания. Хотя желаний было несколько. Хотелось домой. Как там мои родители в провинциальном Нижнем Новгороде? Последнее письмо от них я получил три месяца назад в Одессе. Писали, что дела идут хорошо, сестренке уже десять лет. Моему отцу принадлежат три мельницы в Нижегородской губернии и лавки с мучной торговлей на ярмарке. Именно у него я выпросил рекомендательное письмо в черноморскую торговую компанию, и теперь сопровождаю партии муки, зерна и прочих видов провианта на кораблях от российских черноморских портов до Турецкой Порты, Франции и других стран Средиземноморья.
А помнится, я пренебрег отцовскими советами и уехал учиться в Казанском университете. Меня влекли тогда естественные науки. Помню бессонные ночи над исчислением бесконечно малых – постигал премудрости интегрирования и дифференцирования. Геометрические лекции ректора университета, профессора Лобачевского… Как все это далеко от толстых конторских книг в отцовском магазине! Деньги! Вот пожалуй мое второе желание, которое я тоже не успел загадать. Эти белые и желтые металлические кружочки, серебро и золото. Когда-то я надеялся добиться славы и богатства, оторвавшись от корней своего рода, но теперь понимаю, что это скорее всего утопия. Когда-нибудь придется возвращаться к своему брату и отцу и браться за их дело. С весны уже болтаюсь на кораблях. А Настя? Нет, с этим все. Забыл и хорошо.
Зачем я так напился с матросами? Порыв ветра обдал лицо свежими прохладными брызгами. Хорошо. Слева по борту угадывались смутные очертания невысоких гор на берегу. Я начал продвигаться по направлению к носу корабля. Палуба стала скользкой – вода иногда захлестывалась прямо на палубу. Я вспомнил, зачем меня понесло наверх в это неурочное время. Подошел к самому борту и справил малую нужду, держась за какую-то веревку. Хотелось проследить полет своей струи до самой воды, но она терялась где-то в темноте за бортом. В животе слегка похолодело – слишком я наклонился что-то… Опять пошел в сторону носа корабля, выпустил веревку из рук. Вдруг произошло что-то непонятное, все перевернулось, и… Очнулся я уже в воде. По-видимому я поскользнулся, наступив в лужу воды на палубе. Резкое погружение в прохладную воду отрезвило меня. Хорошо, что мне удалось вынырнуть наружу. Вот я на поверхности. А где корабль? Вот темная масса, с каждой секундой удаляющаяся от меня. Я закричал. Волна захлестнула меня. Отплевываюсь и кричу снова. Вновь погружаюсь в воду. Через некоторое время понимаю, что остался один в бушующей водной пустыне.
Стараюсь успокоиться. Опьянение прошло. Волны, слава господу, не очень высокие. Я полон сил. Слева от меня смутно виднеется берег. Надо плыть к нему. Я вспомнил рассказы знающих людей про эти места. Страна эта называется Черкессия. Здесь уже много лет шла война с горцами, населяющими побережье и горы. Вдоль берега тянулась цепочка российских фортов, на расстоянии нескольких десятков верст друг от друга. Это Анапа, Суджук-Кале, Вельяминовская крепость, укрепление Святого Духа, Сухум-Кале, куда сейчас следовал наш корабль, теперь уже без меня. К крайнему моему сожалению. Но надо спасаться. И я поплыл к черкесскому берегу.
По-видимому мне повезло, что на палубу я вышел без сапог. С сапогами, полными воды, плыть было бы заметно тяжелее. Пришлось бы их сдирать. На мне осталась белая рубаха и штаны из темной материи. Вспомнились уроки отца, как он учил меня плавать на родной Волге. Я переплывал Оку, когда мы ездили закупать товары в Горбатов. Но здесь до берега явно больше, чем до другого берега Оки и даже Волги.
Волнение моря постепенно стихало. Я экономил силы, размеренно двигая руками и ногами как лягушка в деревенском пруду. Опьянение полностью прошло. Темный берег был все ближе и ближе. Вдруг мои руки задели за камень, хотя до берега еще оставалось достаточно далеко. Поверхность камня была вровень со спокойной водой. Я осторожно подтянул свое тело и оперся грудью о камень. Я уже слегка задыхался от долгого плаванья, и мне стоило передохнуть. Тихие волны слегка качали мое тело, пока я восстанавливал дыхание. Я вспомнил рассказы бывалых моряков о том, что побережье Черного моря во многих местах южнее Тамани загорожено рифами, не коралловыми, как в южных морях, а просто каменными. И большому кораблю подойти к берегу тяжело.
Восстановив силы, я поплыл дальше. Пришлось перелезать через ровные гряды камней, едва прикрытые водой, из которых состояли рифы, прикрывающие побережье. Перевалившись через такую гряду, которая максимум на два-три пальца выступала над гладью моря, я плюхался в неглубокий бассейн. Два-три локтя водного пространства – и снова такая же гряда. И так два десятка раз. Но вот наконец полоса рифов осталась позади. Снова стало глубоко. Я вернулся назад к рифам, взялся рукой за скользкий камень и решил, что нужно как следует подумать, что делать дальше.
Итак, я оказался один на берегу, населенном враждебными черкесскими племенами. У меня нет даже ножа. Спичек тоже – я к тому же мокрый насквозь. Но может это и к лучшему – попытка развести костер тут же привлекла ко мне внимание горцев. Из одежды лишь рубаха и длинные штаны, обуви нет. Идти через горный хребет на север к своим – безумие. Сдаваться туземцам в плен тоже не хотелось бы – если не смерть, то рабство было гарантировано.
Где-то здесь должны были быть российские крепости. Но какая из них находится поблизости, справа она или слева, и сколько верст до нее – этого я не знал. Я внимательно всмотрелся в черный берег – огней нигде не было. Ни звука, только плеск волн. Я отдыхал, качаясь в теплой воде, набирался сил.
Начинало светать. Я решил рискнуть и выбраться на берег прямо здесь. Не плыть же вдоль берега десятки верст, я и одной версты уже не выдержу. К тому же если туземная деревня расположена прямо на берегу – они меня легко заметят. Оттолкнувшись от камня, я поплыл к берегу. Скоро я почувствовал пальцами ног дно. Камни были большие и очень склизкие от водорослей. Провалившись в расщелину между камнями, я чуть не сломал ногу. Дальше пошел осторожней, пригнулся и буквально выполз на берег. Выпрямиться в полный рост я боялся.
В месте, где я выполз на берег, каменные плиты в половину человеческого роста высотой наклонялись от моря под углом в сорок пять градусов. В пяти шагах от берега начинался сплошной каменный подъем вверх. На высоте в несколько саженей кое-где начинали расти невысокие деревья, сосны судя по хвойному запаху. Каменный обрыв уходил вверх на два-три десятка саженей, наверху был лес, как смутно угадывалось в отступающей предутренней темноте.
Я не стал дожидаться восхода солнца. Сбоку от меня под наклонной каменной плитой была расщелина. Я подполз к ней на коленях и понял, что вполне могу убраться в ней. Камни закроют меня почти со всех сторон. Что мне оставалось делать? Меня уже трясло от холода. Нужно обсохнуть и пролежать какое-то время в укрытии, чтоб понять, есть ли поблизости люди.
Ногами вперед я залез в расщелину. Я лег горизонтально животом на каменном косогоре, правым плечом упираясь в дно расщелины. Спину от моря загораживала наклонная плита, нависая надо мной. Мелкие камушки противно врезались в живот и грудь. Я выскреб, что мог и затих.
За плитой в пяти шагах начиналось море. Если кто-то пойдет, то он скорее всего пойдет вдоль кромки берега, так удобнее. И меня не заметит. Если я продвинусь чуть вперед, я могу выглянуть из-за камня и оглядеть окрестности.
Камни показались мне чуть теплыми. Одежда начинала подсыхать. Я пригрелся и заснул.
Проснулся я уже в полдень. Ноги у меня были в тени, а голову и руки нестерпимо жгло солнце. Запястья рук и шея были уже красными, до них невозможно было дотронуться. Хорошо, что рубаха прикрывала спину, плечи и руки выше запястий. Вся одежда была уже совершенно сухой. Я понял, что смертельно хочу пить.
Вылезать из укрытия было страшно. Я заполз в щель еще глубже, теперь только плечи и голова были на солнце. Подняв рубаху вверх и замотав ею голову и шею, я попытался заснуть опять. Но сон не шел. Подташнивало. Я начал понимать, что сойду с ума, лежа здесь на солнцепеке, как в гробнице. Но вылезти из расщелины было страшно.
Вдруг раздались шаги. Я притаился. Мимо меня прошли двое. Камни громко хрустели и осыпались под их ногами. Я подождал, пока шаги не начали затихать, и немножко выглянул из-за своих камней. Это были черкесы, судя по мохнатым шапкам. Они отошли уже шагов на сорок. На них были длинные черные сюртуки, за плечами ружья. Больше я ничего не мог рассмотреть. Они скрылись за камнями. Приглядевшись, я сделал вывод, что на лошади по этому берегу проехать невозможно, только пешком.
Я решил, что все-таки нужно выползать из укрытия, иначе здесь на солнцепеке я сдохну. Двигаться же по всей видимости лучше в сторону, противоположную движению черкесского дозора, чтоб не столкнуться с ними, когда они будут возвращаться. Два дозора вряд ли здесь окажутся, хотя все конечно может быть. Я выполз из-под своих камней и, пригнувшись, бросился в море. Ласковая прохлада воды освежила и оживила меня. Я отплыл от берега и внимательно огляделся. Ни справа, ни слева никого не было. Дозор ушел куда-то далеко направо, на юг. Я не торопясь поплыл на север, стараясь не слишком поднимать голову над водой. Ноги не доставали дна, но временами приходилось преодолевать полосы рифов, через которые я уже переваливал ночью, двигаясь к берегу. Между рифами я попадал временами буквально в горячие чаны с чистейшей морской водой, нагретой на солнце. Жалко, что ее было невозможно пить.
А пить хотелось все больше и больше. Прямо по курсу была большая скала, напоминавшая кусок слоеного пирога, отрезанный от основного каравая и зачем-то поставленный вертикально. Если бы не обстоятельства, в которые я был поставлен, я восхитился бы этой красотой. В северных частях Российской империи, откуда я родом, совершенно другие виды.
По мере своего продвижения я внимательно оглядывал берег. На пять-десять шагов от воды везде была полоска пляжа, заваленного камнями. Дальше поднимался скальный обрыв, на верхушке его росли сосны. В одном месте мне показалось, что светло-серая стена камня стала чуть темнее. Внизу росло несколько клочков густой зеленой травы. Пригибаясь, я вышел из моря и подполз к скале. Я не ошибся. Скальная стена была мокрой. Я облизывал шершавый камень. Кое-где пресная вода, просачивавшаяся из камня, каплями стекала и даже образовывала лужицы. Я вылакал их как животное, отплевываясь от песка. Первая жизненная потребность была удовлетворена. Можно продолжать жить, если не подстрелят враги.
Скала над источником была очень низкой. Буквально на высоте в два-три человеческих роста начинались кусты. Я полез наверх обдирая руки. Скоро я оказался в живительной тени.
По-видимому черкесы не имели на окружающих скалах постоянных дозоров. Иначе они бы заметили меня. Теперь здесь, на краю леса, я, по-видимому, был в большей безопасности, чем внизу на пляже. Вряд ли кто-нибудь из людей будет шастать в такой непроходимой чаще. Я осторожно исследовал окрестности леса. Никого не было. Мне удалось найти кусты ежевики и немного утолить голод. Я вновь подошел к краю обрыва и снова заснул, на этот раз в живительной тени деревьев, а не в каменной гробнице.
Проснулся я уже на закате. Подумав, я решил, что нужно рисковать и пробираться к своим. На ежевике долго не протянуть. Куда идти? На севере за скалой в виде слоеного пирога не просматривалось ничего похожего на российскую крепость. И я решил идти на юг, вслед за дневным дозором черкесов, надеясь, что не столкнусь с ними. Причем идти в вечерних сумерках и ночью, а днем отлеживаться.
Когда солнце зашло и начала сгущаться тьма, я сполз вниз и осторожно пошел на юг, пригибаясь и прижимаясь к скалам. Прошел место своего ночного и утреннего лежбища. Никого не было. Я шел около часа. Впереди показалось что-то вроде ущелья. Возможно, там и речка впадала в море. Я счел более безопасным углубиться в чащу леса, который в этом месте был значительно более редким, чем на скалах. Прячась за деревьями, я пошел вперед. Впереди действительно оказалась горная река. Неожиданно я увидел двух женщин, молодую и старую. Они были в черной одежде, в руках несли кувшины. Я как можно тише опустился на колени и лег ничком. Старался не двигаться, пока они не ушли. Через несколько минут в отдалении показался всадник, подъехал к речке, напоил коня и ускакал прочь. Я осторожно вернулся назад к морю. Стало уже темно. Я зашел в море, отплыл подальше и поплыл параллельно берегу, обходя опасное устье реки. Когда оно осталось позади, я осторожно вернулся к берегу, вылез на сушу и пошел дальше на юг в темноте.
Почти через час я подошел еще к одной речке. Я долго выжидал, не выйдет ли кто-нибудь за водой. Все было тихо. Тогда я вошел в речку почти по колено и напился досыта. Переходить ее я не стал. На моей стороне в пяти шагах от реки начинались кусты, за ними – лес. Я решил, что лучше залечь здесь. Прямо в темноте я заполз в глубину кустов, обдираясь об колючки, свернулся калачиком и постарался заснуть.
Ранним утром меня разбудили голоса. Я осторожно пополз к краю кустарника. Говорили по-русски. Я выглянул. Это были пятеро солдат, пришедшие к реке за водой. У них были ружья.
-Братцы, не стреляйте! Я свой, русский, - закричал я и медленно поднялся в полный рост. Ружья немедленно оказались направленными в мою сторону. Но выстрела не последовало.
-Кто таков? – грубым голосом сказал старший из солдат.
-Я с корабля, я купец, выпал с корабля, шел в Сухум. Не стреляйте, я свой!
Ружья опустились. Мне было приказано поднять руки вверх и подойти. Меня обыскали и повели к коменданту. Оказалось, что эта река называется Паук. И рядом находится Вельяминовская крепость. Описывать ее устройство и вид я воздержусь, так как скорее всего все это является военным секретом Российской империи и может быть использовано врагами государя нашего Николая Первого.
Комендант крепости оказался милейшим человеком. Мне выделили отдельную комнату в избе, накормили и обещали отправить в Азов на корабле, который придет через неделю. Странным образом у коменданта оказался том механики Лагранжа на французском языке, который я решил проштудировать на досуге.
Вечером я выпил водки с казаками и заснул. Снились мне длинные ряды математических формул, написанные мелом на черной доске. Латинские и греческие буквы. Тау, мю, эпсилон, пси… Буква пси, которой какие-то заграничные ученые люди обозначат волну, наподобие морской, в которой будет барахтаться механическая материальная точка. Как я в бурном море пару дней назад. Этой же буквой другие умные люди обозначат символ науки о глубинах человеческой души.
Дальше перед моим внутренним взором пронеслись окружающие горы. Мне снились времена, отстоящие на сто-сто пятьдесят лет от моего времени. Я валялся на пляже города, который назывался не то Тау-Пси, не то Туапсе. Но на мне была не длинная рубаха и штаны почти до пят, а короткие портки из непонятной блестящей материи (не ситец, не сатин, не шерсть – ни на что не похожа). Вокруг меня сновали девушки в совершенно непотребном виде – почти обнаженные, только груди и бедра были увиты узкими полосками ткани разных цветов. На юг от города уходили мимо меня чугунные рельсы дороги, похожие на те, что не так давно были проложены возле Санкт-Петербурга. Дорога шла в двух-трех десятках шагов от морского берега. «Какой пейзаж загубили, ироды» - подумалось мне. «Неужели не могли за две-три версты от берега построить дорогу-то, за деревьями спрятать, чтоб виды морские не портила…».
Племена горцев-черкесов уже не населяют окружающие горы. Вместо них блестящие металлические повозки без лошадей подвозят к пляжу людей, говорящих на том же языке, что и я. Много также черноволосых людей с фамилиями, оканчивающимися на «ян» - Саркисян, Киркорян…
А еще мне приснилось, что пространство непонятным образом искривилось, стянулось в некое подобие спирали. И что параллельные прямые из геометрических аксиом, изучаемых мной в Казани, все таки пересеклись.
